Аналитический Центр "Разумные Решения"

Атай Молдобаев.

Центральноазиатские страны переосмысливают формат взаимодействия друг с другом и переходят к возобновлению сотрудничества и решению насущных региональных проблем. Как известно, это стало возможным после смены власти в Узбекистане в 2016 г. и пересмотром в первую очередь Ташкентом двусторонних/многосторонних подходов в регионе.

Региональные проблемы, задевающие две и более страны ЦА находятся на повестке дня уже более 20 с лишним лет. Их знаменатель сводился к границам и воде, которые в свою очередь давали толчок для развития вытекающих проблемных вопросов. До недавнего времени все страны, которые каким-либо образом имели нерешенные вопросы по воде и границам стояли на своих принципиальных позициях, зачастую не имеющих под собой объективных аргументаций и несущих сугубо политический характер.

Так, хотелось бы отметить, что эти факторы наиболее актуальны в странах Ферганской долины, которые помимо не до конца делимитированных границ и  анклавов осложняются водно-энергетическими вопросами.

Ярким примером (не считая споры 1990-х и 2000-х гг.) является недавний пограничный спор между Бишкеком и Душанбе по 70 спорным участкам. Из 971 км. общей границы неопределенными остаются более 500 км. Таджикская сторона поднимает картографические архивы 1924 г. по которым часть кыргызской территории входила в состав Худжанского уезда. Кыргызская сторона настаивает на более поздних картах 1959 и 1989 годов, которые по мнению официального Бишкека более актуальны и отражают существующие границы современного административного деления. Нежелание искать компромисс привело к резкому похолоданию кыргызско-таджикских отношений в 2014-2015 г. с осложнением перемещения жителям таджикских эксклавов, пограничными столкновениями и строительством транспортной инфраструктуры в обход анклавов на территории Кыргызстана. Фактически это приводило к изоляции таджикских граждан и инструментом давления на официальный Душанбе. Отметим, что до обострения пограничного аспекта, межгосударственные отношения Таджикистана и Кыргызстана расценивались как позитивные и не обремененные большим багажом двусторонних проблем. К тому же, их политические позиции объединяли единые взгляды на использование региональных водных ресурсов через развитие гидроэнергетики.

Между тем, наиболее напряженными двусторонними отношениями являлись межгосударственные связи Узбекистана и Таджикистана, которые на фоне принципиальной позиции Душанбе по строительству Рогунской ГЭС, приводили к обострению всего спектра взаимодействия. Так, Узбекистан используя свое выгодное географическое положение и ресурсный потенциал обеспечивал Таджикистану трудности в виде транспортной блокады, прекращения поставок газа и электричества, минирования границ. Политическое давление использовалось по наиболее ключевым сферам жизнедеятельности, которые могли бы привести к народному волнению, призванное повлечь за собой отказ таджикских властей относительно реализации своих гидроэнергетических планов.

В отношении Кыргызстана с Узбекистаном проводилась аналогичная политика: закрывались и минировались границы; активно использовался газовый инструмент давления; не раз озвучивались скрытые угрозы относительно возможного захвата гидротехнических сооружений и силового разрешения водных споров; узбекская дипломатия активно продвигала на мировой арене позицию своей уязвимости перед «верхними» странами; и т.д.

Такое поведение Ташкента логично с позиции защиты своих стратегических интересов. Национальный интерес Узбекистана в использовании трансграничных водных ресурсов неизменно склонялся к сохранению существующего баланса в бассейнах Сырдарьи и Амударьи, согласно которому вода для ирригации должна была поступать в страны низовья. Этому способствовала политическая поддержка и ресурсный потенциал Казахстана и Туркменистана, от которых в определенной степени зависят энергетические сектора Таджикистана и Кыргызстана. К тому же,  практика водопользования не претерпела существенных изменений со времен советской эпохи – показатели Кыргызстана и Таджикистана в распределении водных ресурсов вышеназванных речных бассейнов значительно отстают от показателей нижних  стран. Очевидно, этому также способствуют меньшая численность населения и географический ландшафт, однако актуальные потребности в целевом водопользовании в регионе не учитываются в полной мере.

Анализ политических событий в регионе, так или иначе связанных с водной тематикой, показывает, что наибольшее противодействие гидроэнергетическим планам Кыргызстана и Таджикистана наблюдалось со стороны Узбекистана. Режим Ислама Каримова, как показывает развитие событий после прихода новой власти, по сути, являлся главным сдерживающим фактором, склонным к силовому методу в диалоге с верхними странами. Однако главным вопросом на сегодня являются истинные мотивы президента Узбекистана Ш. Мирзиеева в согласии участвовать в строительстве крупных ГЭС в Кыргызстане и Таджикистане, высказанное им в ходе визитов в эти страны. Так как все риски по наделению Кыргызстана и Таджикистана «водным рычагом» и его использованию в моменты обострения двусторонних отношений, равно как и все остальные опасения (экологические, сейсмоопасность, доступ к воде и т.д.) прежнего режима все же остаются более или менее реальными. Realpolitik, основанная на малом доверии относительно водопользования в Центральной Азии и исходящая на протяжении 20-ти с лишним лет от Ташкента, не предполагает сентиментальных переосмыслений и добровольного вверения потенциально опасного для самого себя водного инструмента своим соседям.

В первую очередь, размышляя о возможных причинах Ташкента идти на определенное сближение является подписание Кыргызстаном двух водных конвенций (Конвенция ЕЭК ООН 1992 г. и Конвенция ООН 1997 г.). Не секрет, что политическая позиция официального Бишкека признает эти конвенции как потенциально опасными для национальных интересов Кыргызстана. Известно, что положения конвенций направлены на взаимовыгодное сотрудничество нижних и верхних стран трансграничных рек и широко используются в мировой практике. Однако сложившаяся ситуация в Центральной Азии вокруг водно-энергетических вопросов сводит все возможные варианты сотрудничества к недоверию, так называемой «дилемме безопасности». Конвенции интерпретируются как стремление нижних стран навязать свою волю верхним странам, что отчетливо показывает господство эгоистичных национальных интересов в регионе. Таким образом водные конвенции рассматриваются Кыргызстаном в качестве политических рисков, лишающих Бишкек определенного влияния на Узбекистан. В 2014 г. когда югу Кыргызстана за долги была отключена подача натурального газа Узбекистаном планы по перекрытию Наманганского канала, обеспечивающего поливной водой 4 района Узбекистана, исходили от официальных кыргызстанских властей. Несмотря на то, что действия обеих сторон были по их словам лишены политической составляющей, ее наличие очевидно.

Узбекистану в свою очередь выгодны эти конвенции, так как они вводят в действие довольно широкий перечень ответственностей и обязательств верхних стран по отношению к нижним. Конвенции дают Ташкенту: дополнительный инструмент по контролю водного потока притоков Сырдарьи (режима Нарын-Сырдарьинского каскада ГЭС) и возможность привлечения наднациональных органов к вопросу нарушения Кыргызстаном своих обязательств; введение ряда ограничительных инструментов по контролю качества и количества воды; обеспечивают себе выгодные сезонные попуски с водохранилищ ГЭС; частично снимают вопрос зимних паводков и подтопления территорий и т.д.

Таким образом, смягчая свою до сегодняшнего дня твердую позицию Ташкент в качестве взаимной уступки может просить рассмотрение Кыргызстаном вопроса присоединения к конвенциям. Известно, что сегодня готов проект многостороннего соглашения для Центральной Азии по воде в соответствии с принятыми международным водным правом «правилами игры» (на основе консультаций с ООН) и находится на изучении профессионалов-водников в странах ЦАР. Таким образом, Ташкент может настаивать на максимально приближенном варианте соглашения к конвенциям, оставляя за собой такие принципы как «справедливое и разумное использование», «загрязнитель платит», «обязательство не наносить значительный ущерб», которые составляют основу внешнеполитической позиции Ташкента. Кыргызстан, находясь у истоков Сырдарьи пребывает в довольно щекотливой позиции, так как никаких прямых правовых инструментов воздействия на несоблюдение Узбекистаном своих обязательств Бишкек в данном случае иметь не будет. Таким образом двустороннее взаимодействие может быть трансформировано в одностороннее удовлетворение потребностей Узбекистана в воде. Одним из рисков для Кыргызстана является установление водной гегемонии нижних стран в Центральной Азии, ситуации в которой Кыргызстану будет еще труднее реализовывать свой гидроэнергетический потенциал.

Помимо заявлений узбекского лидера Ш. Мирзиеева по участию в строительстве ГЭС в Кыргызстане подробных деталей возможного формата сотрудничества и зон ответственности сторон пока не было, что оставляет заинтересованное гражданское общество без ответов на вопросы как будет строиться кыргызско-узбекское сотрудничество по строительству. Прошлое ЦА по различным водным соглашениям, в которых декларативность не приводила к реальному изменению ситуации, заставляет усомниться не сколько в понимании узбекского президента острой необходимости налаживания сотрудничества, сколько в сломе сложной системы сдержек и противовесов в регионе.

Во вторых, активизация Узбекистана на региональном политико-экономическом поле показывает нереализованные за долгие годы амбиции Ташкента на перенаправление солидной части ресурсов (региональных и иностранных) в свою сторону. Гипотетически, усиление Узбекистана повлечет за собой обеспокоенность Казахстана в случае утери Астаной своих политических позиций, доли иностранных инвестиций, влияния в регионе и т.д. Может ли это экстраполироваться на водные отношения между Казахстаном и Узбекистаном и служить причиной большей актуализации водной проблематики в регионе?

Как известно, Узбекистан сокращает свои посевные площади отведенные под хлопок, о чем постоянно заявляет официальный Ташкент на мировых трибунах и что могло бы говорить о меньшем водопотреблении сельским хозяйством страны. Однако, в то же самое время, эти площади компенсируются посевами зерновых культур (пшеница, рис, кукуруза, табак и т.д.) еще более требовательных к количеству воды. К тому же, помимо развития сельского хозяйства Узбекистан нацелен на развитие гидроэнергетики на своей территории: в стране за 5 лет намерены построить 42 новые ГЭС и реконструировать уже имеющиеся; ведутся проектно-изыскательные работы для строительства Пскемской ГЭС; был сдан ряд малых ГЭС. Таким образом, с определенной долей уверенности можно говорить о развитии водопользования в Узбекистане на что, по всей видимости, будут требоваться дополнительные объемы водных ресурсов. Гипотетически, если эти моменты не будут урегулированы с Казахстаном (дополнительное квотирование в бассейне Сырдарьи) в рамках многосторонних организаций либо в двустороннем порядке, то это может создать некий дисбаланс в казахско-узбекских водных отношениях.

С точки зрения позиций Кыргызстана такое обострение между Ташкентом и Астаной, по сути, не дает Бишкеку веских оснований для вмешательства в спор и выставлять свои условия. Казахстан, располагающийся ниже по течению и также являющийся государством-участником вышеуказанных конвенций может использовать эти конвенции в своих интересах и оказывать давление на Узбекистан в случае острой необходимости.

Конец первой части.

Атай Молдобаев, заместитель директора аналитического центра «Prudent Solutions»